Е. Л. Рудницкая
Отрывок из интервью
Моя биография исследователя начинается с Огарева. Огарев-человек совершенно особенный, недаром Герцен считал его эталоном человеческой личности вообще. Герцен говорил, что в человеке не должно быть видно горизонта, и Огарев был именно таким: ничего от узости мещанского быта, бытования, все -- от бытия. Огарев -- поэт, мыслитель, человек широкой души, необыкновенно обаятельная и привлекательная личность. Герцен и детям своим наказывал: вырабатывая свой тип человека, они должны брать за образец Огарева. Сейчас могу признаться, что я попала под обаяние Огарева, и все, что я узнавала о нем, еще более меня к нему привязывало.
"Современника", -- на ловца и зверь бежит. Книга интереснейшая! Написал ее Яков Захарович Черняк, его имя тогда мне ничего не говорило, и стала я его разыскивать. И разыскала. Через справочное бюро. Оказалось, он москвич и живет на Таганке. Я -- туда. Он жил в страшной бедности. А поплатился и местом работы, и научным сообществом именно за эту книгу. Она, по существу, была первым серьезным прорывом в воссоздании этического климата той эпохи, взаимоотношений этих людей и на идейном, и на личностном уровне.
--
-- Вот-вот, за это-то он и поплатился и был полностью вытолкнут из жизни. Это был чудный человек, редкий энтузиаст и романтик. Как же он обрадовался, когда я сказала, почему к нему пожаловала! Просиял и тут же предложил мне подключиться к его работе -- готовить корпус сочинений Огарева для издания. И вот мы с ним засели в Отделе рукописей Ленинской библиотеки. Мы работали в так называемой комнате 40-х годов. Она размещалась в центральной части знаменитого Пашкова дома. Именно в ней были сосредоточены материалы нужной нам эпохи, в том числе богатейшее собрание литературного наследия Огарева. Черняк решил подготовить двухтомник его сочинений: публицистику и письма. В таком составе он и вышел под редакцией Якова Захаровича. К сожалению, в скучнейшем политиздатовском оформлении и с жутким названием: "Избранные социально-политические и философские произведения". Но все-таки вышел, и должна сказать, что и по сей день именно оно остается единственным изданием собрания его сочинений. Мы шли по целине: разбирали, отбирали, расшифровывали рукописи Огарева. Кстати, с этой работой связана моя первая публикация -- статья в "Записках Отдела рукописей" и воспроизведение текста письма-послания Огарева Герцену и своим московским друзьям из пензенской ссылки. Туда его сослали после разгрома их студенческого кружка. Интереснейшее послание -- яркий образец столь культивировавшегося в ту эпоху особого эпистолярного жанра, где личное слито с вдохновенными размышлениями об общем -- общественном предназначении, ответственности за судьбы России интеллектуальной элиты. А они именно так себя и осознавали. И ощущали при этом огромный груз ответственности за судьбу своей России. Тогда я видела в этом письме прежде всего выражение революционного настроения Огарева. Теперь, перечитывая, нахожу гораздо большее -- по существу, весь круг проблем, над которым билась вся последекабристская мысль: Россия и Запад, общее и особенное в их историческом пути и, наконец, роль интеллигенции в судьбах народа. Вечные русские темы!
-- Кстати, коль скоро вы заговорили об архиве, скажите, пожалуйста, что это за "Пражская коллекция" Огарева и Герцена?
-- "Русского заграничного исторического архива" в Праге, в который в разное время поступили части разбросанного по всей Европе архива Герцена. История этих поступлений -- разговор отдельный. Она очень сложна. Коллекция была передана чехословацким правительством в дар нашей стране и поступила на хранение в один из главных наших архивов -- тогда ЦГАОР, а публикация поручена академическому изданию "Литературное наследство". Но это было только начало. Затем последовали так называемые софийская, нью-йоркская, амстердамская, парижская и, наконец, женевская коллекции. К этим зарубежным поступлениям надо еще добавить материалы, полученные ранее от наследников Герцена, хранящиеся в Отделе рукописей Российской государственной библиотеки, а также поступления от потомков Герцена, живущих в Европе и Америке, словом -- гора ценнейших материалов.
-- Ну, и что с этой горой?
-- "Литературное наследство" -- издание, ставшее классическим, своего рода эталоном научных изданий. И в этом, безусловно, огромная заслуга Макашина, дело его рук, вернее, ума и сердца. Издание не имеет аналогов в мировой литературной практике, оно уникально, и это общепризнано. Памятники "Литературного наследства" -- наш вклад в сокровищницу мировой культуры и наше национальное богатство.
Итак, став обладателем такой огромной коллекции, Макашин с радостью взялся за работу. Человек прекрасно образованный, он привлекал не только советских ученых, но и крупнейших западных специалистов. Он искал по всему миру и людей и материалы. А он знал, где искать, и привлекал лучших. Вышло шесть неподъемных томов, и, безусловно, это -- организаторский, редакторский, творческий и, конечно, гражданский подвиг Макашина.
-- "пражской" коллекцией.
-- Да. Была привлечена редакцией "Литературного наследства" сразу же, как начались изучение и публикации первого архивного поступления -- "пражской коллекции". В этой работе участвовали виднейшие ученые того времени -- историки, литературоведы, в их числе Б. П. Козьмин, М. В. Нечкина, Ю. Г. Оксман, Ш. МЛевин, А. Н. Дубовиков, Н. П. Анциферов, Л. Я. Гинзбург, П. Г. Рындзюнский и многие другие. Ценнейшие исследования и публикации принадлежат Я. З. Черняку, часто выступавшему под псевдонимом "Н. Захарьин". Если собрать эти работы воедино, то перед нами фундаментальная разработка целой полосы русского революционного движения и органично заключенной в ней общественной и личной биографии Огарева. Это как бы завершение темы жизни Якова Захаровича, начатой книгой "Огарев, Некрасов, Герцен, Чернышевский в споре об огаревском наследстве" и продолженной затем изданием его сочинений.
(Из журнала "Знание -- сила", No