Творчество Огарева - яркая страница русской романтической поэзии. Его универсальная критика мироустройства сродни космизму Баратынского:
Толпа на улице и слушает, как диво,
Артистов-побродяг. Звучит кларнет пискливо...
Треща, визжит труба; тромбон самодовольный
Гудит безжалостно и как-то невпопад,
И громко все они играют на разлад,
Так что становится ушам до смерти больно.
Гротескная уличная оценка - это развернутая метафора всеобщего бытия:
Вся наша жизнь проходит точно так!
В семье ль, в народах ли - весь люд земного шара,
Все это сборище артистов-побродяг
Играет на разлад под действием угара...
("Моцарт", середина 1860-х)
Как проклятие воспринял Огарев болезненный разлад жизни и "всех капельмейстеров, небесных и земных", заклеймил "мир угнетателей, обмана и рабов", как сказано в другом стихотворении - "Совершеннолетие" (1846). Но прежде всего, больше всего его занимала судьба России.
как в новогоднюю ночь ему пришел на ум "первый, робкий стих" и как "звали к подвигам неведомые силы". Читал Шиллера, который для него стал всем: философией, гражданственностью, поэзией. Читал Руссо, Шеллинга и Гегеля, Пушкина и Вяземского... Навсегда полюбил Рылеева: "Рылеев был мне первым светом..." Неизгладимое впечатление оставила в нем декабристская трагедия:
В нас молча сердце содрогнулось,
Но мысль живая встрепенулась,
И путь означен жизни всей.
("Памяти Рылеева", 1859)
"Жизни всей" - не гипербола. В 1825 или 1826 году Огарев познакомился с Герценом: казнь декабристов разбудила "ребяческий сон" их души. Годом позже, на Воробьевых горах, подростки, как "пророки будущего", присягнули отдать свои жизни за свободу: "Вместе идем! вместе идем!" То были особенные люди. Сплоченные общим делом, они прошли вместе до конца, не изменив идеалам отрочества (Огареву посвящена главная книга Герцена - "Былое и думы").
Драматично сложились отношения Огарева с властями. Он находился под надзором полиции, дважды был арестован, сослан. Отпросившись на лечение в Италию, уехал к Герцену, уже находившемуся в эмиграции. Первая книга поэта вышла в России в 1856 году, вторая, бесцензурная,- в Лондоне в 1858-м.
Огарев сотрудничал в "Полярной звезде"; ему принадлежит идея создания газеты "Колокол": "Звучит, раскачиваясь, звон, И он гудеть не перестанет, Пока - спугнув ночные сны - Из колыбельной тишины Россия бодро не воспрянет..." Вместе с "Вольной русской типографией" переехал в Женеву; тяжело пережил смерть Герцена (1870). Умер Огарев под Лондоном, в Гринвиче. Здесь был и похоронен, а в 1966 году прах "вечного изгнанника" торжественно возвратили на родину. Как писал поэт:
... Народы все, помимо всех уроков,
Сперва казнят, а после чтут пророков.
"Юноше", 1858)
Приговоренного к каторге поэта М. Михайлова Огарев обод- рял: "Иди без унынья, иди без роптанья..." Он нарисовал кар- тину низвержения ненавистного царя на глазах у "тысячеглавой толпы": "Я бросился к царю и дланью дерзновенной С его главы сорвал златой венец... Пророческая мощь мою вздымала грудь..." ("Сон", 1854.) Есть у него и иные настроения: поиски рассеяния, забвения в любви, в музыке (Огарев был истинным меломаном), попытки в "блаженном сне" воскресить тени минув- шего, разбудить "печаль и счастье прошлых дней". О содержа- нии некоторых стихотворений говорят их названия: "Хандра", "Сплин". Кто же он - пророк? Меланхолик? Поэт мысли или певец природы? По этому поводу было сломано не одно копье. Огарева называли самым мрачным русским поэтом, подразуме- вая, что его борьба только историческая случайность. Другие видели в нем по преимуществу трибуна. Борение и смятен- ность - обе эти противоположности владели им, создавая в его лирике неповторимый сплав. Романтик-мечтатель и одновре- менно упорный труженик. От "возвышенных мечтаний" юности он пришел к поэзии "философического рода" (Добролюбов). Достигнуть своих целей его поколению не было суждено. Однако понимание этого не ослабило протеста. Огарев выковы- вал свое мужество, одолевая горесть. "... Так золото выходит из огня И полновеснее и чище".
"с борьбою против течения" и верящие, что в конце концов "завеса с истины спадет".
Огарев оказал влияние на А. К. Толстого, Случевского, Надсона, Бунина.