Ровесники
ПРЕДИСЛОВИЕ
В часы, когда над сонною землей
Безмолвия летает ангел мирный,-
Во мне еще не дремлет голос лирный;
Таинственно я слышу в тьме ночной
И ритма звук, и мерное паденье,
И звонких рифм согласное движенье.
Я образы стараюсь подстеречь
Сквозь легкий пар прозрачного тумана...
Но как начать? Я не придумал плана...
Единством я намерен пренебречь;
И чувствую, что рассержу всю школу,
Но наобум пишу - по произволу.
Единства я и в жизни нахожу
Не больше, чем в картинной галерее,
Где невзначай иль по своей затее
В (унынии я медленно брожу
От блудных нимф к мадоннам кротко строгим,
От грустных жертв к сатирам козлоногим.
Под длинный свод безвыходного зданья?
Что нужды в том? Отстать от созерцанья
Я не могу. А скорбные мечты
Раздумьем мне всё портят поневоле...
Но от него уйти не в нашей воле,
Оно внутри, и требует язык.
Но к предисловиям я не привык -
И потому без церемоний сразу
Я приступлю торжественно к рассказу.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1
Числа и дня, когда был мой герой
Рожден на свет в Москве первопрестольной,
Не помню я. Я сам был той порой
Иль очень мал, иль вовсе произвольно
Существовал - не в качестве лица,
А в помыслах у моего отца,
Мечтавшего о сыне небывалом,
Что вырастет он штатским генералом.
2
Наверно я скажу, что мой герой
Уже весной тринадцатого года
Всосать всю славу русского народа.
Достойный год! Сам немец, ободрясь,
Выглядывал героем из-за нас,
И солнце первого Наполеона
Скрывалося за тучностью Бурбона.
3
Насчет крестин героя моего
Предание подробное хранится 1
Отчасти в метриках - и из того,
Что мог я сам узнать от очевидца;
А оный муж приходским был дьячком
И сам тогда купель доставил в дом,
И сам ревел со всей басовой силой -
"Аминь", "подаждь" и "господи помилуй".
4
Родильница лежала в день крестин
В постели пышной, так сказать парадной,
Под сенью желтой шелковых гардин,
Была бледна отчасти, но нарядна.
Все гости ей дарили на зубок -
Кто золотой, кто только пятачок,
И под подушку каждый, друг преданью,
5
Ровнехонько перед обедом в час
Купель была поставлена в столовой,
Где сонм гостей, в волнении теснясь,
Рассматривал обряд не вовсе новый.
Воспринимали же (и тут родство -
А не каприз,- решило кумовство)
Лет под сорок девица и мужчина,
Иван Фомич и тетушка Арина.
6
Три раза поп проворно в святость влаг
Младенца окунул. Кричал ребенок,
И морщился, и красен был как рак,
И мокрый весь дрожал,- так что с пеленок
Как бы ручей иль некий дождик шел
Святой воды на тетушкин подол,
Хоть мне дьячок, ребячью зная прыткость,
Упоминал и про иную жидкость.
7
Но как назвать героя моего,
Отец и мать решали три недели;
Ну! Как назвать? В честь именно кого?
Отец хотел его назвать Савелий
Того гляди, обидится как есть,
И, наконец, был сын с большим усильем
В святом крещеньи наречен Васильем.
8
Но тетушка, стараясь быть мила,
Хоть молодость исчезла невозвратно,-
Смеялася и плюнуть не могла,
От дьявола отрекшись троекратно,
И думали иные не шутя,
Что черт смутит со временем дитя;
Иван Фомич, напротив, вот как дунул,
Что даже свистнул и серьезно плюнул.
9
Отец был рад; старался доказать,
Что весь в него младенец первородный,
Потом нашел, что он похож на мать;
Но мой дьячок, как скептик благородный,
Нашел, что он почти что без волос,
Слюноточив, подслеповат, курнос,
Ну, словом, так, как все бывают дети
После рожденья в день второй иль третий.
10
Обряду вслед крестинный был обед
Но сведений у нас подробных нет,
Нам ничего (и мы весьма жалеем)
Не сообщил дьячок о пире том:
Конечно, поп обедал за столом,
Но сам дьячок, чин чина почитая,
В буфете ел и пил, не унывая.
11
Василий! да! Фамилья же громка,
Сказать ее - поступок неприличен,
А выдумать - задача не легка:
Как быть? Герой мой мелодраматичен
На ов - боюсь - все пошлы имена,
На ский - взойдешь в чужие племена;
Оставить же нельзя мне без фамильи:
Рассердятся все прочие Васильи.
12
Конец на ин мне кажется нежней
Всех остальных; ну, например: Понурин?
Отличное название, ей-ей!
И звук его в стихе весьма недурен.
Да! я забыл: герой мой не один,
Я многих звал принять геройский чин.
Всем укажу приличную дорогу.
13
Но полно! мне наскучил этот тон,
И шутка, вдруг испуганная думой
Бежит, бежит за дальний небосклон,
Где облака сбираются угрюмо,
Все серые, сырые облака;
В их очерках ищу издалека
Я смутное подобие с чертами
Знакомых лиц, тускнеющих с годами.
14
И образы, чьи помню я черты,
Еще так полные живых движений,-
Колеблются, и вялы и пусты,
Как призраки унылых сновидений.
Мне кажется, я холодно брожу
Между могил и мертвецов бужу,
И вот они, задорны и кичливы,
Опять встают и лгут, что будто живы.
15
Зачем ты лжешь, знакомый мне мертвец?
Давно растратил ты живые силы,
Взгляни иль сам пощупай наконец -
Застыла мысль в понятиях тупых,
Ты хвастаешь сознаньем чувств живых,
Ты отжил век неясный и бесплодный,
Умей понять, что ты мертвец холодный!
16
Я чувствую кругом себя одно:
Предвечный нуль мне веет пустотою
В том, что прошло недавно иль давно,
В том, что пройдет своею чередою,
И тщетно я на дне души моей
Поверить бы хотел в живых людей,-
Невольно в них я вижу только тени
Минующих, ненужных поколений.
17
Но признаюсь,- рассказ мой о нуле
Не новое, а только повторенье;
Уже о нем в какой-то поздней мгле
Я говорил... Но к черту извиненье,
Я знаю, что, сердяся иль любя,
Давно привык я повторять себя...
Естественно - все мысль одна и та же
Мне давит мозг - и с каждым днем все гаже.
18
Способен я широко оторваться,
И хочется или в глуши степной,
Или в лесу беспечно затеряться;
Без рассуждений там бы все глядел
И наслаждался бы, иль даже б пел
Про тишину, любовь или свободу -
Все потому, что я люблю природу.
19
Но перейдем теперь к иной судьбе:
В тот год, в тот день, в губернии далекой,
В простой, гнилой, бревенчатой избе
Рожден на свет был мальчик одинокой;
Отец с утра отправился пахать,
Без помощи родя, томилась мать,
Пока на крик соседка старушонка
Взошла, крестясь, и приняла ребенка.
20
Все счастливо. Старушка сгоряча,
Ни гроша взять за труд не помышляя,
Без устали болтала, хлопоча:
"Аксиньюшка! Ложись, ложись, родная!
Я вымою, и в люльку уложу,
"
И, прослезясь в волнении веселом,
Глаза отерла масленым подолом.
21
Приехал муж; казалося, был рад,
Пошел к попу и долго торговался,
И долго поп никак не шел на лад
И на двугривенный не соглашался:
Дай четвертак! и дал мужик, кряхтя.
Поп окрестил, не утопив дитя,
Хоть и пришел он в церковь полупьяным;
Младенец же был наречен Иваном.
22
Мужик жене сказал: "Спасибо сын,
То есть в дому у нас теперь работник;
Господня воля! Был я все один,
А он у нас, пожалуй, выйдет плотник".
Но мужика раздумие брало:
Пока сын мал - кормить-то тяжело;
А делать нечего - купил косушку,
И выпил сам, и угостил старушку.
23
И вот они так ясны предо мной,
Знакомые две эти колыбели;
Кричит себе близ шелковой постели;
Другая же, повиснув с потолка,
Качаема безжалостно - пока
Младенец тощий смолкнет без движенья,
Впадая в сон от качки с одуренья.
24
Вкруг первой нянек глупая семья,
А близ другой, в раздольи грязноватом
Спросонок хрюкая, дает свинья
Себя сосать голодным поросятам.
А жизнь и тут и там одна и та ж,
И у ребят одна и та же блажь,
И как пойдут два ровные начала
Вперед и врознь - понять бы не мешало.
25
Но кончу тут я первую главу:
Рожденье есть болезнь, а детство тупо,
И долго длить начальную канву
Я думаю, что даже было б глупо.
Пускай крестит или хоронит поп,
Родятся ли, или идут во гроб,-
Но я займусь вот этим колебаньем
26
Не знаю я, куда пойдут они,
Новорожденные мои герои,
Коротки их иль долги будут дни,
Полна ли жизнь, иль так себе - пустое,
И кто из них иль прытче, иль смирней...
Но вот теперь что мне всего страшней:
Что наслажденье (кто к нему не падок?) -
Уже само болезненный припадок.
27
И я боюсь за этих двух детей!
Я вызвал их: куда ж толкнет волненье
Порывов чистых и слепых страстей,
И ясных дум, и смутного броженья?
Куда б ни шло, я не солгу ни в чем,
Как мне ни жаль, что жизненным путем
Меж люлькою и гробом колебанье
Шутя идет, как тяжкое страданье.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
В глуши степной, когда посыплет снег
И белое кругом замерзнет поле,-
Помещику, рожденному средь нег,
Что занесло его в пустую дичь?
Долги, долги - господской жизни бич!
Хозяйничать помещик уезжает
И думает, что честь свою спасает.
2
Так поступил и Васенькин отец;
А маменька... как имя?.. Лизавета...
По батюшке - не вспомню наконец,
Да кажется, что и не нужно это.
По матушке - у нас выходит брань,
По батюшке - все тоже как-то дрянь:
Васильевна, Федотьевна, Сергевна -
Не хорошо, хоть будь она царевна.
3
Замерзнет вдруг, потом опять растает;
В чем выехать не знаешь со двора -
В коляске ли, в санях ли - черт их знает.
Но барин все ж поехал по полям,
Все веря в мощь помещичьего взора;
А озими растут и без надзора.
Ровесники. Впервые - Гершен., т. II, стр. 389-403, с цензурными пропусками. Написано в 1857 г. Автограф ЛБ: беловой - предисловие и строфы 1-16; черновой - строфы 12-27. Поэма не закончена. Печатается по автографам ЛБ.
<Прим. Огарева.>