ГЛАВА I
Мой дед Алексей Алексеевич Тучков -- Бабушка К. аролина Ивановская -- Братья деда -- Затеи деда. -- Гостеприимство. -- Генерал Торкель -- Столкновение с генералом Нейдгардтом -- Заботы дедушки о воспитании детей -- Мой дед по матери А. С. Жемчужников -- Разорение деда -- Арест -- Переезд семьи в село Яхонтово.
Решившись писать свои записки, я начну с того, что слышала от своего деда, генерал-майора Алексея Алексеевича Тучкова; но прежде скажу два слова о его наружности. Мой дед не был красив собою: среднего роста, широкоплечий, с крупными чертами лица и довольно длинным носом; но его голубые глаза выражали такую приветливость и доброту, что нельзя было не полюбить его, и действительно, он был бесконечно любим всеми знавшими его.
Он воспитывался сначала у какого-то немецкого пастора, которому дворяне отдавали своих детей для обучения немецкому языку, бывшему в моде после Петра Великого; по-французски дед говорил очень плохо; позже его поместили в Пажеский корпус.
Пажи представлялись императрице; на одном из придворных балов дед мой, еще юношею, удостоился чести танцевать с Екатериною II. Он никогда не забывал этого события, любил вспоминать о необыкновенной красоте Екатерины, об ее милостивых словах, обращенных к нему; всю жизнь оставался ее пламенным поклонником, изумлялся ее гению, ее знанию людей и снисходительности к ним и отсутствию в ней злопамятности. Хотя и встречаются, быть может, ошибки в ее царствовании, но дед положительно отрицал их; любовь к императрице и к отечеству слилась в его душе в одно прочное и глубокое чувство, которое осталось непоколебимым всю жизнь и с которым он скончался.
В 1792 или 1793 году, находясь с полком в Вильно, дед мой прельстился необыкновенною красотою и умом Каролины Ивановны Ивановской и женился на ней; в 1794 году родилась у них старшая дочь, Мария Алексеевна Тучкова. Появление ее было встречено с необыкновенною радостью; в то время семейство деда жило роскошно: новорожденную купали в серебряной ванне. Карамзин приветствовал ее рождение следующими стихами:
В сей день тебя любовь на свет произвела,
Красою света быть, владеть людей сердцами,
Осыпала тебя приятностей цветами,
Сказала: "Будь мила!.."
"Будь счастлива!" -- сказать богиня не могла!
Н. Карамзин.
4 декабря 1794 г. Москва [020].
Когда не стало Екатерины, все изменилось; дворянство трепетало перед императором Павлом; хотя государю случалось миловать за дурные поступки, но бывало и наоборот, и потому нельзя было рассчитать или предугадать последствия каждого ничтожного слова, которое могло не понравиться императору. В те времена служба для дворян была почти обязательна. Тучковых было пять братьев, и все они служили в военной службе. Старший Николай, любимец матери, смертельно раненный под Бородином, скончался через шесть недель после этого сражения [021], вторым был мой дед; третий, Сергей, служил в 1812 году у адмирала Чичагова. После бегства адмирала, который боялся потерпеть от жестокой клеветы, Сергей Алексеевич был судим в продолжение 12 лет восемью комиссиями, из коих ни одна не признала его виновным; наконец император Николай Павлович, вступивший уже на престол, повелел закрыть последнюю комиссию и признал Сергея Тучкова не виновным. Последний из братьев был, мне кажется, замечательнее остальных; он занимался, в ту младенческую эпоху нашей литературы, переводами классических трагиков: Корнеля, Расина; переводил также и Вольтера [022], занимался химиею и оставил записки, которые были помещены М. П. Тучковым в журнале "Век"; но издание этого журнала было приостановлено, и поэтому о дальнейшей судьбе этих записок мне ничего не известно [023].
Известный магнат и богач, Зорич, так полюбил Сергея Алексеевича Тучкова, что хотел выдать за него свою единственную дочь и давал ей приданое двенадцать тысяч душ, с условием, чтобы Сергей Алексеевич жил всегда при нем; но тот на это не согласился. "Моя свобода не имеет цены",-- говорил он. Впоследствии дочь Зорича, о которой идет речь, была выдана без такого богатого приданого, кажется, за офицера Григория Баранова; у нее родилась дочь Варвара, которая получила от матери большое имение и осталась при отце; мать же ее, Наталия Ивановна Баранова, была увезена Сергеем Алексеевичем Тучковым, который женился на ней при жизни Баранова. Я слышала это от моего отца и сама знавала уже немолодую Варвару Григорьевну Баранову, по мужу Г... Она вышла впоследствии за Александра Григорьевича Г., была уже вдовою в то время, как я ее знала, и бывала у нас, не считая нашу семью постороннею.
Четвертого Тучкова звали Павлом Алексеевичем; после 1812 года он находился некоторое время в плену во Франции, а по возвращении в отечество перешел в гражданскую службу и был членом Государственного совета и председателем комиссии прошений. Наконец пятый Тучков, Александр Алексеевич, пал в Бородинском сражении; молодая его вдова Маргарита Михайловна, урожденная Нарышкина, впоследствии основала Спасо-Бородинский монастырь, где и была настоятельницей до своей смерти.
Вспоминая о всех братьях моего деда, я отдалилась от своего рассказа, к которому теперь возвращаюсь [024].
В 1797 году моя прабабушка жила в Москве, с больным мужем и двумя незамужними дочерьми; желая находиться при матери, в то время уже престарелой, дед мой решился проситься в отставку. Излагая причины, побудившие его к этой просьбе, дед повергал на милостивое благоусмотрение императора Павла Петровича -- которому из братьев дать отставку; но, как известно, и таковую просьбу было не совсем безопасно подавать императору Павлу I, и за нее можно было подвергнуться ссылке в отдаленную губернию и на неопределенный срок.
Наконец дед был успокоен получением отставки, за которую он благодарил государя и просил дозволения представиться лично в Гатчину для принесения благодарности. На эту просьбу последовала официальная бумага следующего содержания, которая хранится у нас:
Гатчино, сентября 23 дня 1797 г.
Государь император соизволил указать объявить вашему превосходительству, что он, принимая благодарность вашу, избавляет вас от труда приезжать в Гатчино. Генерал-адъютант Ростопчин".
При этом находится на имя деда подорожная, которая обратила мое внимание только потому, что она подписана наследником престола Александром, а внизу подписал "генерал-майор, государственной военной коллегии член, с. -петербургский комендант и кавалер, князь Долгорукой, 10 февраля 1798 г.", т. е. четыре месяца после получения дедом отставки.
По преданию нашей семьи, император Павел, рассердясь на моего деда за его просьбу об отставке, выслал его из Петербурга... [025]
и наградами, несмотря на то, что в 1812 году двое из братьев деда обагрили своею кровью Бородинское поле, защищая отечество. Упомянув о 1812 годе, скажу кстати, что отец передавал мне не раз, как он с младшим братом играл ружьями, брошенными солдатами французами в поле, близ сада. Они жили в деревне, недалеко от смоленской дороги; когда проводили пленных, которые кричали: "Du pain, du pain" ["Хлеба, хлеба".]
-- тогда бабушка выходила им навстречу с детьми и оделяла их хлебом, даже белым, нарочно испеченным для подаяния пленным.
Дед был чисто русская, широкая натура; он был богат не столько по наследству, сколько по счастливой игре в карты, к которым питал большую страсть,-- это был единственный его недостаток. Он был страстный поклонник и знаток живописи и архитектуры; к последней имел даже истинное призвание; в своих деревнях и в подмосковном имении он строил дома, оранжереи, разбивал великолепные сады, на которые приезжали любоваться знакомые; но когда все было доведено до возможного совершенства, он скучал и начинал мечтать о новой артистической работе, и нередко продавал устроенное имение в убыток; покупал новое и с жаром принимался за его устройство. Садовник деда, немец Андрей Иванович Гох, очень жалел великолепные сады и, покачивая головою, принимался разбивать новые; он всею душою был предан деду.
В Москве дед Алексей Алексеевич также перестраивал свои дома до основания, оставляя одни капитальные стены. В доме, купленном у кн. Потемкина, он устроил для картинной галереи, которую имел уже несколько лет, освещение сверху, которым все знакомые восхищались; его картинная галерея, замечательная для того времени, заключала несколько ценных оригиналов итальянской и фламандской школы и много хороших копий с картин этих двух школ.
В доме деда жили постоянно разные посторонние лица: друзья, товарищи его по военной службе, даже просто знакомые, находившиеся в стесненных обстоятельствах; преследуемый властями, полковник Татаринов прожил у деда десятки лет; о нем сохранилась у нас официальная бумага, свидетельствующая об участии к нему деда.
"Февраля 4-го дня 1803 года.
Милостивый государь мой, Алексей Алексеевич!--говорится в этой бумаге,-- по письму вашего превосходительства, об отставном полковнике Татаринове, я имел счастие докладывать государю императору. Его величество высочайше повелеть соизволил: Татаринову назначить место для житья в котором-нибудь из уездных городов Московской губернии.
Сообщив о сей монаршей воле, для исполнения, г. московскому военному губернатору, честь имею вас, милостивый государь мой, об оной уведомить. Пребываю с истинным почтением, м. г. мой, вашего превосходительства покорнейший слуга князь Лопухин".
Генерал-майор Торкель прожил у деда 30 лет и после разорения Тучковых переехал с ними в Яхонтово, где я помню его с детства и где он скончался в 1839 году.
Детей своих дед воспитывал по тому времени замечательно: сначала у них были всевозможные учителя, потом сыновья его учились в школе колонновожатых старика Муравьева, которого молодежь чрезвычайно любила и уважала. Это было замечательное и лучшее в то время учебное заведение, в котором отец мой не только усвоил знание высшей математики, но и развил преподавательский талант, который впоследствии был ему очень полезен для нас и для его школы крестьянских детей. Окончив курс в школе, отец Мой вступил в Московский университет, а впоследствии поступил на службу в генеральный штаб, не раз был посылаем на съемки и проч., был произведен в поручики и в этом чине остался до конца жизни. Пылкий и самостоятельный характер отца был непригоден для военной службы; не раз у него случались неприятности с начальством, обращавшимся с подчиненными подчас довольно грубо. Так, например, однажды, посланный куда-то по казенной надобности, отец мой, тоже Алексей Алексеевич Тучков, стоял на крыльце станционного дома, когда подъехала кибитка, в которой сидел генерал (впоследствии узнали, что это был генерал Нейдгардт).
Он стал звать пальцем отца моего.
-- Эй, ты, поди сюда! -- кричал генерал.
-- Сам подойди, коли тебе надо,-- отвечал отец, не двигаясь с места.
-- Однако кто ты? -- спрашивает сердито генерал.
-- Офицер, посланный по казенной надобности,--отвечал ему отец.
-- А ты не видишь, кто я? -- вскричал генерал.
-- Вижу,-- отвечал отец,-- человек дурного воспитания.
-- Как вы смеете так дерзко говорить? Ваше имя? -- кипятился Нейдгардт.
-- Генерального штаба поручик Тучков, чтобы ты не думал, что я скрываю,-- отвечал отец.
Эта неприятная история могла бы кончиться очень нехорошо, но, к счастью, Нейдгардт был хорошо знаком со стариками Тучковыми, потому и промолчал,-- едва ли потому, что сам был виноват.
Младший сын деда, Павел Алексеевич, не был в университете; он предпочел военную службу и четырнадцати лет был произведен в офицеры.
знаменитый живописец Куртель давал ей уроки рисования и живописи; она стала хорошею портретисткою, превосходно копировала картины и своими копиями много утешала деда после его разорения и продажи его картинной галереи. Я особенно помню две великолепные копии: четыре евангелиста и картина со многими фигурами и с слепым Товием [026]. Эти копии и теперь существуют у моего троюродного брата, члена совета Мин. вн. дел, А. И. Деспот-Зеновича.
Вторая дочь деда, Анна Алексеевна, была замечательная пианистка; ученица знаменитого Фильда, она в совершенстве усвоила его мягкую, плавную и выразительную игру. Третья дочь его Елизавета Алексеевна, очень умная и замечательно красивая, вышла замуж шестнадцати лет, в тот самый год (1823 г.), когда отец мой женился в Оренбурге на дочери генерал-лейтенанта Аполлона Степановича Жемчужникова, Наталии Аполлоновне.
него жили мать и тетка его жены; средства его были ограниченные,-- он жил одним жалованьем.
Когда он был назначен начальником дивизии в Оренбург, у въезда в город он был встречен командиром полка, стоявшего тогда в Оренбурге. Полковник подал ему рапорт о состоянии полка, а в рапорт было вложено десять тысяч. Аполлон Степанович развернул бумагу, гневно раскидал деньги и сказал полковнику:
-- На первый раз я вас прощаю, но если это повторится, без пощады отдам вас под военный суд.
-- Так всегда встречали нового начальника. Мой отец учился у Муравьева со старшими братьями моей матери и был очень дружен с ними; навестив их однажды в Оренбурге, он увидел мою мать и просил ее руки. Бабушка, Каролина Ивановна, нашла, что отец слишком молод, чтобы жениться; его послали на год за границу, но по возвращении отец не изменил своего намерения и женился на Наталье Аполлоновне Жемчужниковой.
В это время дела деда расстроились: фортуна, как говорили тогда, так долго улыбавшаяся ему, вдруг изменила,-- он стал проигрывать, проигрывать постоянно, и для уплаты карточных долгов был вынужден продавать за бесценок богато устроенные имения и московские дома. Один из его домов был продан Головкину, а впоследствии перепродан им великому князю Михаилу Павловичу; когда нам показывали этот великолепный дом, он носил название "Михайловского дворца", на дворе его стояла будка и ходил взад и вперед часовой, что нас, жительниц деревни, очень поразило. В настоящее время в этом доме помещается лицей Каткова.
У деда осталось только четыре имения: Сукманово -- в Тульской губ., Фурово -- во Владимирской, Ведянцы -- в Симбирской, подаренные Екатериною II моему прадеду Алексею Васильевичу Тучкову, и отдаленное Яхонтово в Пензенской губернии; но до отъезда семьи в добровольную ссылку, во время междуцарствия и воцарения Николая Павловича, наступило 14 декабря. Отец мой и женатый продолжал жить в доме отца своего, в Москве, где и был арестован и увезен в Петербург [027].
По привозе в столицу он был доставлен прямо в Зимний дворец; его допрашивали в зале, около кабинета императора. Отец мой принадлежал к Союзу благоденствия, был дружен со многими из членов Северного общества и с некоторыми из Южного; особенно дружен он был с Иваном Пущиным, с А. Бестужевым, Евгением Оболенским, с братьями Муравьевыми-Апостолами и др. Михаил Михайлович Нарышкин был его друг и вместе с тем брат его тетки, Маргариты Михайловны Тучковой, впоследствии бородинской игуменьи. После допроса отец сказал громко:
(франц.).
Государь спросил, что это за шум; узнав в чем дело, он приказал содержать отца в генеральном штабе, где он просидел три или четыре месяца [028]. Так как его не было в Петербурге во время вооруженного возмущения, то против него не нашлось никаких важных улик. Я спрашивала отца, почему он так восставал против заключения в крепости.
-- Я боялся за твою мать,-- отвечал он,-- боялся, что эта весть дойдет до моей семьи... тогда ожидали рождения твоей старшей сестры.
Действительно, во время заключения отца родилась, в 1826 году, старшая сестра моя, Анна Алексеевна, в Москве, в доме, нанятом дедом для всей семьи,-- своих домов у него тогда уже не было.
приказчики; из Москвы перевезли немного мебели, некоторые сокровища, остатки прежнего величия, множество книг с литографиями картин разных галерей, с изображением разных пород птиц и пр.; все эти дорогие издания хранились в шкафах, на которых были расставлены бюсты разных греческих богов и богинь; впоследствии старшая сестра рисовала с них карандашом и тушью. У каждого из членов семьи было по комнате, и то небольшой, за исключением тети Марьи Алексеевны, у которой была маленькая спальня и большая комната, называемая классною, в которой висели ее работы масляными красками, где она занималась живописью и учила мою сестру. В гостиной стоял рояль тети Анны Алексеевны; она играла, как я уже говорила, очень хорошо, но, к сожалению, только по вечерам. Бывало, няня, Фекла Егоровна, торопит нас идти спать, а нам не хочется: мы видим, как зажигают на рояле восковые свечи, значит тетя будет играть,-- и начинается у нас долгий торг с Феклою Егоровною, кончавшийся обыкновенно тем, что няня согласится оставить дверь в нашу комнату приотворенною, чтобы мы могли слушать музыку в постели; мы бежим спать счастливые, но, утомленные беготнёю, разумеется, тотчас засыпаем...
Осенью дед наш с тетею Анною Алексеевною возвращались в Москву; оба они не могли привыкнуть к деревенской жизни; особенно невозможным им казалось проводить в деревне зиму.
Примечания:
[020] Стихотворение Н. М. Карамзина (под названием "Любезной в день ее рождения") было впервые опубликовано в сборнике "Мои безделки", 1794, ч. I, стр. 200. Таким образом, оно было написано раньше указываемой Н. А. Тучковой-Огаревой даты. В изданиях сочинений Карамзина стихотворение обычно печатается среди произведений 1793 г. или даже с датой "1793", как в изд. 1820, т. I, стр. 54, изд. 1834, т. I, стр. 55, изд. 1848, т. 1, стр. 52; под 1793 г. оно напечатано также в академическом издании "Сочинений Карамзина" с указанием редактора:
"Можно думать, что это произведение посвящено Н. И. Плещеевой" (т. I, П, 1917, стр. 424). Возможно, что в связи с рождением М. А. Тучковой Карамзин вновь вспомнил написанное им ранее стихотворение.
[022] В 1816--1817 гг. вышли в свет "Сочинения и переводы Сергея Тучкова" в 4-х частях, где были напечатаны его стихотворения и трагедия "Агамемнон", а также переводы Горация, Расина, Вольтера, Руссо.
[023] Первые главы "Записок" С. А. Тучкова были напечатаны в журнале "Век", 1884, No 1--2, затем "Записки" вышли отдельными изданиями в качестве приложения к "Русскому вестнику" (1906) и к газете "Свет" (1908).
[024] Подробнее о семействе Тучковых рассказано Н. А. Тучковой-Огаревой в записках Т. П. Пассек, т. III, стр. 65 и cл.
[025] В "Р. ст." (1890, кн. X, стр. 4) далее шли две строки точек; очевидно, здесь по цензурным условиям допущен пропуск текста.
"Четырех евангелистов" был куплен у деда французским правительством и находится теперь в Лувре. "Слепой Товий" по-пал в Америку к какому-то богатому плантатору. (Прим. автора)
[027] См. статью Б. П. Козьмина "А. А. Тучков в деле декабристов"-- "Ученые записки" Саратовского гос. университета имени Н. Г. Чернышевского, т. LVI, выпуск филологический, Саратов, 1957, стр. 67--82.
"содержался с 19 января сначала на главной гауптвахте, а потом в Главном штабе. По докладу комиссии, 14 апреля высочайше повелено, продержав месяц под арестом, выпустить" (см. "Восстание декабристов. Материалы", т. VIII, Алфавит декабристов, Л. 1925, стр. 189).